Эрик Соловьев: Мы продолжаем встречи на ростовском «Эхе» с профессором Александром Бухановским. Тема сегодняшней беседы с Александром Олимпиевичем – судебная психиатрия.
Александр Бухановский: Я начну немного издалека.
Э.С.: Как и прошлый раз…
А.Б.: Это чтобы представляли сегодня место и роль психиатрии в обществе, в социологии, в праве. Когда-то, когда я начинал ещё почти 40 лет назад свою психиатрическую биографию, мы работали по так называемой биологической модели психиатрии. Главное было поставить диагноз и отработать лечение любыми способами. Объектом нашим был, как и в любой другой медицинской отрасли, человек как телесное образование, как тело. С течением времени психиатрия пришла к новой парадигме, она приобрела социальную модель психиатрии, где объектом нашим стала личность человека. На первое место, когда мы говорим о личности, выходят качества жизни этой личности. Лекарством можно кое-чего достигнуть, например, разрушения бреда, галлюцинаций, но у человека может возникнуть и остаться такое состояние, которое будет мешать ему жить. Поэтому в последние 12–15 лет мы работаем по парадигме правовой психиатрии, где субъектом нашим, объектом наших воздействий является личность, наделённая правовыми основами, гражданин. Это очень важная особенность. Сегодня очень важная функция психиатрии – это защита прав больного. Больной обладает огромным количеством прав как любой из нас трудовыми, конституционными правами, правами на имущество и т.д.. Во всех случаях он должен быть защищён. Сегодня психиатрия стала равноправным субъектом взаимоотношений в уголовном процессе, в гражданском праве, в семейном законодательстве, в трудовом законодательстве, в отношении призыва в армию и т.д.. Как это проявляется? В уголовном законодательстве, где мы довольно часто участвуем, есть такие институты, как институт невменяемости, что означает, что человек совершил деяние, которое официально соответствует уголовно запрещенным действиям. Если он это совершил в тяжёлом болезненном состоянии под влиянием болезненных переживаний, можно ли его за это винить? Преступление совершила болезнь, значит, нет вины его. Если нет его вины, то он не ответственен в соответствии с действующим законодательством. Если не ответственен, то он не должен быть наказан. Но что же с ним делать? Он должен быть излечён от этой болезни. Вопрос очень сложный, разбирается в суде. Суд не компетентен выносить решение: вменяем или невменяем, суд должен разобраться с помощью специалистов: болен он или не болен и в какой степени. Возникает фигура психиатра.
Э.С.: Параллельно возникает вопрос, который касается людей, которые находятся в состоянии алкогольного опьянения. Это не определяется как болезнь? Мы ведь знаем,что Уголовный кодекс предполагает состояние опъянения в момент преступления как отягчающее обстоятельство?
А.Б.: Алкогольное опьянение не является болезнью. Это добровольно вызываемое у себя отклонение психики добровольными действиями человека.
Э.С.: А алкоголизм?
А.Б.: Алкоголизм – болезнь. Если возникает алкогольное сумасшествие по типу белой горячки, алкогольного бреда ревности (очень тяжёлое и опасное состояние), то здесь человек может совершить целый ряд неправильных действий, потому что он находится в нарушенном сознании. А если алкоголизм без психоза, и человек в состоянии алкоголизма совершает какие-то действия, то назначается судебно-наркологическая экспертиза. Психиатр приходит к мысли, что он болен. Я хотел бы вернуться к вопросам, которые нам суд задает. Первый вопрос, который задает суд: он должен с помощью психиатра установить, болен ли человек. Первый вопрос звучит так: не страдает ли человек каким-то психическим расстройством на момент совершения опасного деяния? В данном случае мы отвечаем, да, страдал, алкоголизмом такой-то стадии. Вторая часть: не каждый страдающий психическим заболеванием признается невменяемым. Зависит от тяжести болезни, в какой степени человек не понимает значения своих действий, в какой степени не может ими руководить. Второй вопрос суд задает: если страдал, то мог ли он осознавать фактический характер своих действий? Это тоже задача психиатра. Мог ли он? Кроме психиатра, никто не оценит степень тяжести болезни. У нас есть целый инструмент для измерения тяжести болезни. При алкоголизме мы ответим: болезнью страдал, но в момент совершения преступления мог руководить своими действиями и осознавать их общественно опасный характер.
Э.С.: Вернемся от алкоголизма к общей судебной экспертизе. Означает ли признание невменяемости автоматически признанием недееспособности?
А.Б.: Ни в коем случае! Я о невменяемости скажу. Раньше признанный невменяемым или сидел, или лечился принудительно. Сейчас в новом кодексе появилась новая статья. Есть болезни психические, которые могут влиять на противоправное поведение, облегчать его возникновение, но при этих болезнях человек признается вменяемым. У нас появилась новая статья в связи с принятием нового уголовного кодекса «ограниченная вменяемость». Это означает, что человек вменяем, он должен быть судим, он виновен, он должен быть приговорён, но он болен! Человек должен лечиться в местах лишения свободы. С этим связаны многие вопросы последующей профилактики, к такому человеку может быть применено минимальное наказание.
Э.С.: То есть приговор смягчается?
А.Б.: Не обязательно, но может служить смягчающим обстоятельством.
Э.С.: Какие болезни попадают в этот список?
А.Б.: Болезни характера как правило, они бывают связаны с хулиганством, не резко выраженные психотические случаи – неврозы, депрессии в не очень выраженной форме. В этот контингент попадают лица, совершающих целый ряд, в том числе и серийных, сексуальных преступлений. Они ответственны, но они должны лечиться.
Э.С.: Вернемся к более тяжёлым случаям.
А.Б.: Ни в коем случае невменяемость не предполагает недееспособность, это совершенно разные стороны. Невменяемость всегда рассчитывается ретроспективно, в прошлое, к конкретному времени совершения преступления и рассчитывается только на определённый отрезок времени в жизни человека, на время, когда он совершил это действие, это преступление. У нас есть временные расстройства, есть расстройства, которые могут длиться 15–20 минут (при эпилепсии, например), а потом человек снова становится здоровым. Если это расстройство совпало с совершением преступления, то человек может быть признан невменяемым. А что такое недееспособность? Это неспособность человека осуществлять и реализовывать свои права в обществе. Недееспособность ориентирована в будущее, в отличие от невменяемости.
Э.С.: То есть это некая постоянная величина?
А.Б.: Если невменяемость касается конкретных действий, то недееспособность касается общей способности человека совершать какие-либо правовые акты. Это длительное состояние. Если у человека, который совершил преступление, есть психическое расстройство, и суд узнает об этом. Если наблюдались какие-то отклонения, в прошлом были случаи встречи с психиатром, суд обязан назначить ему экспертизу. В отличие от этого, при недееспособности всегда кем-то, каким-то иском инициируется. Если лица формально недееспособны, то за ними ухаживают родственники, они живут в семье, необязательно его признание недееспособным.
Э.С.: Какие психические расстройства могут попадать под эту категорию?
А.Б.: В эту категорию могут попадать хронические психические расстройства: шизофрения, затяжные депрессивные расстройства, психические расстройства позднего возраста, слабоумие. Должен сказать, что сегодня мы переживаем бум экспертиз в связи с резким расширением гражданского судопроизводства, появлением принципиально новых исков. Мы переживаем бум, связанный не только с недееспособностью, а также бум, связанный с совершением целого ряда сделок. Сделок дарения, купли-продажи, завещания. У меня на приёме были женщина и адвокат. К несчастью, её молодой муж (46 лет) внезапно скончался, оставив завещание своей жене, с которой прожил почти 15 лет, на всю свою движимость и недвижимость. Это завещание оспаривает сын от первого брака, который заявляет, что в момент составления завещания этот человек находился в состоянии психического нездоровья, и связано это с целым рядом болезней, которыми он болел. Это сахарный диабет, гипертоническая болезнь, микроинсульт и т.д.. И судья начинает исследовать. Это самые сложные дела, которые касаются завещания. Человека нет уже, он умер, исследовать некого. Как правило, мы сталкиваемся с тем, что одна сторона выстраивает группу свидетелей, которые говорят о том, что это был совершенно гениальный, умный, разумный человек, а вторая сторона выстраивает группу, которая говорит совершенно противоположное, что он был совершенно ненормальный, слабоумный, не мог дать отчёт своим действиям, ими не руководил. Судья попадает в сложную ситуацию, потому что следствие в гражданском процессе не ведётся. Кто даст ответ на эти вопросы?
Э.С.: Современная психиатрия.
А.Б.: Современная психиатрия. Назначается очень сложная, так называемая посмертная экспертиза. Психиатрия сегодня обладает мощным аппаратом для того, чтобы прямо в здании суда по материалам провести очень тонкие и сложные исследования, и доказательно, как этого требует закон, установить диагноз ретроспективного психического расстройства, осознать его тяжесть и помочь суду придти к истине. Для этого требуется несколько условий: добросовестность эксперта, знание проблемы и неформальный подход. Это еще и зависит от знаний и квалификации судьи, который часто показывает свое потрясающее незнание судебной психиатрии. Первый вопрос сформулирован правильно: страдал человек или не страдал? А второй вопрос сформулирован уже не правильно. Если эксперт будет отвечать формально на этот вопрос, то может запутать суд. С этими делами ходят по несколько лет из одного места в другое, из одного суда в другой перетекает. И адвокат должен защитить права этих больных. Кстати, в этом отношении адвокаты более специализированы, чем судьи. Я знаю адвокатов, которые специализируются в вопросах судебной психиатрии. Как правило, они выигрывают, потому что знают больше, чем судьи.
Э.С.: Они, видимо, находятся в тесном контакте с психиатрами?
А.Б.: Конечно, вне всякого сомнения.
Э.С.: Что повлияло на изменение парадигмы, о котором Вы сказали в начале разговора? Ранее, как я представляю, была некая материалистическая парадигма, когда медикаменты оказывались достаточными…
А.Б.: Да, сугубо биологический подход.
Э.С.: Под влиянием чего произошло изменение парадигмы? Когда это произошло?
А.Б.: Первый раз парадигма изменилась где-то в 60-е годы, а последний — в 90-х годах. Накапливается опыт. В работе психиатра принципиально важно два компонента. Первый — профессиональные знания и опыт; второй – этика, мораль. Второй компонент начинает преобладать, когда мы встречаемся с больным беззащитным, высок риск, что он может стать жертвой. Большое впечатление на меня произвел переломный международный психиатрический конгресс в Женеве. Впервые в истории психиатрии ведущие психиатры из 80 стран сидели в зале, а президиум был отдан больным. Сегодня существует много общественных, в том числе международных организаций само- и взаимопомощи больным и их родственникам. В процессе работы вдруг встаёт женщина, председатель европейской ассоциации «Голоса» (это больные с хроническими галлюцинациями), её вид таков, что нам понятно, что она больна. Она говорит: «Психиатры, вы можете меня избавить от голосов, нет! Вместо железных клеток вы посадили нас в клетки нейролептиков, наши вопросы вы не решаете, вы решаете вопросы общества.» Это была очень серьезная перестройка мировоззрения в этот момент. Это была блестящая форма, найденная нашим европейским руководителем Норманном Сарториусом. Так мы двигались. Сегодня у нас есть мировой этический кодекс, в котором записано, что необходимо принять самые современные средства в отношении психических больных для повышения их качества жизни, а в некоторых случаях даже отступить от лечения, если лечение ухудшает качество жизни пациента, и при этом пациент не опасен.
Э.С.: Возможно это начавшаяся ещё в 60-е годы общая гуманизация науки, плюс некое ослабление тоталитарного прессинга, которое произошло чуть позже на рубеже 80-90-х годов?
А.Б.: Вне всякого сомнения, это гуманизация психиатрии. В соответствии с правовой парадигмой, а она долго осознавалась в России, мы были не самым передовым отрядом, но всё—таки Россия вышла на правовую парадигму. Официально нашими законодателями издан закон о психиатрической помощи, который начинается фразой: «психиатрическая помощь должна осуществляться по принципам законности, гуманности и соблюдения прав человека». Вот три принципа, которые закреплены законом. Там же записано, что у нас три основные задачи.
Первое – защитить больного от незаконного вмешательства в его жизнь, если он лежал в больнице или просто общался с психиатром, это подчас служит основанием, чтобы кто-то вмешался в его жизнь, решал его проблемы за него.
Второе – защита от дискриминации. Нам приходится защищать больных, когда их не берут на работу, у него в военном билете не та статья стоит. От учёбы отстраняют и т.д.. Есть дискриминация официальная и неофициальная. Я знаю случаи, когда складывалась одна семья. Уже было договорено, что будет брак. И вдруг всё это распадается. Родители жениха узнали о том, что девочка когда-то обращалась к психиатру. Прекрасная девочка, у нее была депрессия. Они даже не осознали, какой замечательный человек к ним должен был прийти в семью. Депрессия нередко поражает лучшую часть нашего общества. Депрессия обратима, человек выздоравливает полностью. Нам, конечно, надо защитить общество от возможных общественно-опасных действий больного. И хотя их не так уж много, но и общество должно быть защищено.
Третий компонент – надо защитить тех, кто работает в системе оказания психиатрической помощи. Мы говорим о том, что каждый год в России гибнет несколько десятков человек: санитарки, медсёстры, врачи психиатрических учреждений. Гибнут в связи с исполнением служебных обязанностей. Потому что больные, которых мы изымаем из общества, остаются опасными и внутри больниц.
Э.С.: Эти три компонента являются основными кирпичами в построении здания правового общества в России?
А.Б.: Абсолютно верно. Почему это было записано в законе? Конституция наша начинается с того, что Россия – это федеративное демократическое государство. В демократическом государстве важный основополагающий принцип – права человека приоритетны по отношению к правам государства. Это признак демократии. О реализации демократии судят по реализации прав и защите прав самых незащищённых слоев населения. Сюда относятся и наши больные, точно так же как и пенсионеры, лица пожилого возраста и т.д.. Наши больные относятся к разряду самых незащищённых. По соблюдению прав лиц, которым оказывается психиатрическая помощь, не только судят о гуманности, а судят о демократичности государства.