Висит ли в кабинете Александра Буха­новского портрет Чикатило или нет?.. Этим вопросом задавались многие мои коллеги, да и я, не скрою, тоже. Вряд ли в Ростове найдётся ещё один учёный с таким именем, став­шим брендом в мировом масштабе. О Бухановском снимали фильмы и писали книги, в пик его популярнос­ти, связанной с делом Чикатило, тол­пы журналистов из разных стран осаждали психиатра, «расколовшего» серийного убийцу. Вокруг его ком­мерческого центра и проводимых там исследований до сих пор витает ореол слухов. Но рано или поздно этот скандальный блеск должен был развеяться. Лёгким движением паль­цев доктор стряхнул его, как пыль с лацкана пиджака. И остался человек: д.м.н., профессор, действительный член Американской академии психи­атрии и права и Американской акаде­мии судебной науки, заведующий ка­федрой психиатрии и наркологии Ро­стовского медицинского университе­та, проф. юридического и психологи­ческого факультетов РГУ, президент ЛРНЦ «Феникс». И желанный гость газеты «Седьмая столица».

7С:— Есть в психологии такое опре­деление, как отпечаток профессии на личности. Почему бытует мнение, что психиатры — люди не совсем нормальные?

— Все считают, что человек моей профессии просто обязан сойти с ума. Это знает даже государство, ко­торое отразило в своих законах, что профессиональной болезнью психи­атров является психоневроз. Т.е. если я заболею именно этой болезнью, мне будут платить большую пенсию. Я же не думаю, что наша специаль­ность отражается в человеке так не­благоприятно. Абсолютно уверен, что, наоборот, личность должна про­являться в специальности, со своим характером, мировоззрением, жиз­ненными ценностями, моралью. Если же профессия деформирует человека, то, значит, он и до неё был пустыш­кой. У человека были зоны пустоты, которые заполнились специальнос­тью. В профессию же надо привнести свою личность, себя, свою историю. Так, я — четвёртое поколение вра­чей в семье, моя дочь — пятое, внук, надеюсь, будет шестое. Дедушка у меня был первый микробиолог в Чеч­не, мама — зубной врач, я — психи­атр, дочь — психиатр. Внук пока, правда, мечтает стать милиционе­ром. Но мечтает устойчиво, уже не­сколько лет.

7С:— Вы считаете, в профессии нуж­на преемственность поколений?

— Не обязательно, но хорошая преемственность — благо. Моя дочь с раннего детства бывала в закрытой психиатрической клинике, видела больных, рано поняла их боль, про­никлась к ним сочувствием и уваже­нием. Наши друзья, в преобладаю­щем числе психиатры, окружали её. Она слышала наши разговоры и спо­ры, видела всю нашу работу и горди­лась результатами. А сейчас я гор­жусь ею. Моему внуку 8 лет, он уже знает понятие галлюцинации. Перед праздниками я делал обход клиники и брал его с собой, причём среди моих больных были и опасные. Я тоже рос в меди­цинской среде, видел примеры, кото­рые мне показывала мама. Видел её взаимоотношения с больными, видел, как они её обожали.

7С:— А вас больные обожают, дове­ряют? Ведь вы обладаете огромной властью над ними. Какие у вас возни­кают эмоции, когда вы держите в ру­ках человеческую душу? Не искуша­ет ли осознание такой власти? Я знаю одного известного психиатра, у которого в кабинете за ширмой висит портрет Лектора Ганнибала.

— Вот то, что ты сейчас произнес­ла, — это чистой воды романтизм. А ответственность за жизнь человека — совсем другое. Я никогда не думаю о власти. Специалист не должен заду­мываться о ней.

Он должен уметь себя представить на месте своего пациента и увидеть ситуацию его глазами, понять, что ему важно и нужно. У меня принцип — нет невозможного. И врачей я подбираю к себе в центр по этому принципу. Как только у врача в голове возникает мысль о том, что паци­ент безнадёжен — с этого момента больной обречён.

7С: — Врачи — тоже люди, а не боги…

— А я говорю своим: если ещё раз услышу, что пациент безнадёжен — уволю. У нас лежат больные, с ко­торыми по три-четыре года не справлялись московские, республи­канские клиники. Дали пожизнен­ную группу и отказались. А мы с мо­ими учениками справляемся. К нам приходят в последнюю очередь. От­чаявшиеся родители привозят своих детей. О существовании нашего центра зачастую люди даже не зна­ют. Мы стараемся работать без рек­ламы. Нам хотелось бы большего взаимодействия с городом. Если бы 40% больных лечилось бесплатно. У нас и сейчас до 10% больных лечат­ся безвозмездно.

Но о подобном компромиссе ведь и слышать не хотят. А доказывать, хо­дить что-то объяснять нет ни време­ни, ни сил. Сегодня мы пытаемся это решить в небольшом негосударствен­ном центре «Феникс». Раньше 20% больных мы лечили бесплатно. А те­перь представьте, что есть техноло­гии, в которых препарат на одного пациента стоит 22 тысячи рублей в месяц. Сейчас же, когда с меня сняли все льготные тарифы, мы вынуждены сократить процент бесплатных мест в три раза.

7С: — А вам недавно губернатор бла­годарность объявлял за бесплатную помощь шахтёрам, пострадавшим при аварии. Почему бы вам не обра­титься к нему напрямую? — А как я пойду к губернатору с этим? Принцип «дашь на дашь», или «ты — мне, я — тебе» между нами неприемлем. Это их задача — оценить дело «Феникса», а не меня.

7С: — Ваше имя зазвучало в конце 80-х в связи с делом Чикатило. У вас по этому поводу не возникает ника­ких моральных противоречий с са­мим собой?

— Есть. Мне ужасно, когда пишут: выдающийся, всемирно известный. Ужасно потому, что это читают мои ученики, мои коллеги. Мне перед ними неловко.

Я такой же, как и все. У моих уче­ников есть большие задатки и способ­ности. Я всегда повторяю, как гово­рил мой учитель, профессор М.П. Не­вский: «Вы видите дальше и больше, и ваш горизонт шире потому, что сиди те на наших плечах».

7С:— Ну и с «ваших плеч», кто такой сумасшедший?

— В повседневной жизни обычно он ведёт себя неправильно. Но даже очень тяжело психически больные иногда выдают такую продукцию, та­кой результат, что никому из здоро­вых не снилось. А некоторыми болез­нями болеет лучшая часть человече­ства. Лучшая с точки зрения морали, с точки зрения сообразительности. Так иногда они расплачиваются за свои лучшие качества. Они нужны обще­ству, эти люди. К тому же 80% боль­ных сегодня можно вылечить.

7С:— Тогда, может, стоит уже снять обывательское клеймо?

— Почему я и читаю лекции жур­налистам в университете. Снимайте стигмы с психиатрии. Покажите, что мы — не страшные, мы — не Лекто­ры. А если врач повесил портрет Лек­тора у себя в кабинете — своеобраз­ный врач. Это всё равно, что я пове­сил бы портрет Чикатило.

7С:— Не висит?

— Нет. У меня вот — портрет внука, портреты близких мне людей, моих учителей и учеников.

7С:— Как специалист в области ма­ньяков вы работали за границей. Хо­дят слухи даже о ваших связях с аме­риканскими спецслужбами, о том, что вы консультируете их по серий­ным убийцам.

— Консультирую? Это интересно, но действительности не соответству­ет. Лекции я читал в академии ФБР и был первым российским психиат­ром, которого пустили в это сверхзакрытое учреждение. Там я прочитал лекцию для спецагентов из Америки и других стран.

7С:— А для наших российских спе­циалистов читали?

— Не заказывали.

Конечно, ничего нет удивительно­го в том, что наше руководство своих героев знает, но не востребует. Но об этом мы с Александром Олимпиевичем поговорить не успели. В приём­ной его ждали люди: пожилая учи­тельница с болезнью Альцгеймера, 16-летняя девочка в тяжёлой депрессии и сын министра одной из соседних республик.

Настало время Бухановскому за­няться своим делом. Но, к моему удивлению, он не просил меня уйти, а разрешил присутствовать на его при­ёме…